Июль 41 года. Романы, повести, рассказы [сборник Литрес] - Григорий Яковлевич Бакланов

– Ты как здесь? Ты все время была здесь? – спрашивал он и оглядывал ее шинель, ища чего-то.

– Саша, я не ранена, – поняв, что он ищет глазами, сказала Тоня и ласково дотронулась до его руки; кругом были люди. – Я узнала, что вас перебрасывают на южную окраину, и думала перехватить вас здесь. А тут так получилось…

Беличенко все еще не мог прийти в себя, и глаза у него были злые.

– Саша, надо раненых посадить на пушки. Им трудно идти.

Впереди, занимая всю дорогу, шли четверо раненых поздоровей. Но, увидев, что этих сажают на орудия, они тоже остановились и сели у обочины, поджидая батарею. Их подобрали.

Раненые сидели тихо, глядя вверх. Там на большой высоте кружилась над дорогой «рама» – двухфюзеляжный корректировщик «фокке-вульф». По нему били из зениток. Белые разрывы кучно вспыхивали в небе. Одно облачко возникло между фюзеляжами – так казалось с земли. «Рама» продолжала кружиться, высматривая и фотографируя. Сидевший на переднем орудии раненый с толстой от бинтов головой и заострившимся желтым носом закричал, грозя кулаком:

– Ее, стерву, и снаряд не берет!

Сощурясь, Беличенко смотрел в ту сторону, откуда они шли. Сожженная роща, разбитые повозки на дороге и далеко позади костер на снегу, тонкая струя дыма, поднимавшаяся к небу: это, подожженный снарядом, горел дом, во дворе которого утром Беличенко чертил разведсхему. Синели холмы по обе стороны низины, на холмах, среди высоких и узких, как кипарисы, деревьев, вставали фугасные разрывы, освещенные предвечерним солнцем. А с юга, куда двигалась сейчас батарея, слышался непрекращающийся грохот. Это от озера Балатон наступали немцы.

К ночи батарея вышла на южную окраину города. По шоссе, по булыжнику, гусеницы тракторов скрежетали и лязгали, высекая искры. За ними катились тяжелые железные колеса пушек, обутые резиной. Справа и слева от шоссе – сады, в них домики дачного типа. Уцелевшие стекла слабо блестели. Ни души. Только взлетали ракеты, и небо как бы раздвигалось над домами, становясь выше. Было пусто кругом. И не ясно, где наши, где немцы.

Беличенко остановил батарею, с разведчиками двинулся вперед. Внезапно зацокали копыта, тени двух конных выскочили на шоссе.

– Третья батарея?

– Третья.

– Я тебя, комбат, в темноте по белой кубанке узнал.

Чувствовалось по голосу, что говоривший улыбается. Он ловко соскочил на землю. Это был адъютант командира полка Арсентьев. На своих кривых сильных ногах он подошел к Беличенко, подал руку. Разведчик, сопровождавший его, остался сидеть в седле.

– Вам задание меняется. Ну-ка, освети карту.

Они с головами накрылись плащ-палаткой, и Арсентьев развернул карту на крыле седла.

– Вот здесь станете, за овражком. Видишь, сады обозначены? Ну вот. Слева у вас будут минометчики восьмидесятидвух. Одна батарея. У тебя горит? – Арсентьев зачмокал тугими губами. Под плащ-палаткой резко пахло конским потом. – Мы уже с полчаса ждем вас. Промерзли. Тут на перекрестке наш танк стоит. Подбитый. Как раз хотели подъехать посмотреть, слышим – вы едете. Значит, комбат, проведешь рекогносцировочку местности.

Арсентьев со смаком произнес военное слово «рекогносцировочка» и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, подрагивая икрами. Он мысленно представлял, как бы сам провел ее, как с биноклем в руках ехал бы впереди батареи на коне, – это была его мечта: ехать на коне впереди.

– О готовности доложишь в четыре ноль-ноль. Связь по рации непосредственно с командиром полка.

Тем временем батарейные разведчики обступили полкового. Как человек, знающий все тут, он с седла плетью указывал в темноту и что-то объяснял. Беличенко проследил глазами за его плетью и, перебив Арсентьева на полуслове, спросил:

– Значит, танк этот вблизи ты не видел?

– Какой? Подбитый, что ли?

– Непонятно мне, откуда тут наш подбитый танк взялся? – вслух раздумывал Беличенко.

Из-за облаков прорвался наконец лунный свет, булыжник на шоссе заблестел, и косо легли тени – самая длинная тень конного. На перекрестке тоже заблестели гусеницы и пушка танка. Внезапно мотор его зарычал, подбитый танк попятился в тень, и оттуда сверкнула, рявкнула его пушка – снаряд разорвался на шоссе, осколки брызнули от булыжника. Всех как смело в кювет. Под полковым разведчиком лошадь взвилась и понесла его навстречу танку. Он все же совладал с нею. Когда подъехал к остальным и соскочил с седла, нервно посмеивался.

– Мы же его за своего считали, курили при нем…

Лейтенант Арсентьев сконфуженно разглядывал порванные в шагу штаны.

– Откуда она тут могла взяться, колючая проволока? Просто даже непонятно совсем.

Он еще и потому так детально разглядывал штаны, что ему стыдно было поднять глаза на Беличенко.

Как всегда в таких случаях, ни у кого не оказалось под рукой противотанковой гранаты. Хотели бежать на батарею, но танк, выпустив еще два снаряда, попятился и ушел.

– Вот тебе и рекогносцировочка, – смеялся Беличенко. – И долго вы рядом с ним стояли?

Теперь смеялись все, громко и облегченно. Бойцы долго еще рассказывали друг другу, как кто прыгал через забор с колючей проволокой и как адъютант командира полка порвал штаны. Оттого что это были штаны адъютанта, рассказ получался особенно смешной.

В полночь в садах за овражком рыли орудийные окопы.

В городе взлетали немецкие ракеты и по временам вспыхивала автоматная стрельба. Где-то недалеко рокотали танки, чьи – никто хорошенько не знал, но на всякий случай курили, потаясь. Потом прилетели наши ночные бомбардировщики. Невидимые, они покружились над садами в ночном небе и, тоже ничего не разглядев, сбросили бомбы вблизи огневых позиций. С тем и улетели.

А в это время в одном из домов собрались офицеры подразделений, оборонявших южную окраину. Стекла на террасе были выбиты, и пол и плетеную мебель, оставшуюся здесь с лета, засыпал снег. Из пяти комнат уцелела одна, ее белая внутренняя дверь открывалась теперь прямо на улицу, и сильно тянуло по ногам холодом из-под обрушенного порога.

В шинелях, в шапках, с сумками на боку, все согнулись над столом, где водил по карте коричневым от табака пальцем командир батальона капитан Гуркин, узкоплечий, чернявый, очень строгий с виду. Он объяснял обстановку и, подымая голову от карты, спрашивал командным голосом:

– Понятно?

Спрашивал тем строже, чем непонятней ему самому была обстановка.

С края стола сидел командир еще одной тяжелой батареи. В высокой черной папахе с бархатным